идет наперекосяк.
– Лучший сводник, вы имеете в виду, – выпалила она. Живот пронзила боль при одной мысли об этом. – Он поставляет вам женщин, Филип, и вы называете это дружбой. А что? Он даже уступает вам свою комнату в Клиффордс-инн, где вы можете встречаться со своей любовницей. – Последние слова она сказала со злостью. Она встала, смахнув его руку. Отступила от него, подняв руки, словно защищалась. – С вашей любовницей, – повторила она. – Вы отвратительны. Не подходите ко мне.
Филип улыбался, будто она произнесла лучшую шутку на свете:
– Я вам говорил, Джемайма. Селия Хэмпни? Эта ужасная женщина не была моей любовницей. Она была любовницей Люциуса. – (Джемайма открыла рот, но ничего не сказала.) – Признаюсь, я поучаствовал в этом деле. Если кто и был сводником, боюсь, это я. Я хотел оказать Люциусу услугу, не в обиду себе. Он всегда знал, как играть роль любовника, даже когда мы были молоды. Я попросил его испытать удачу с этой Хэмпни. Одолжил ему денег, чтобы обставить комнату для свидания. Почему бы и нет? Она выглядела как полуживая лошадь, но была богатой вдовой и любила развлечения. Если бы Люциус на ней женился, его финансовые дела вмиг бы поправились. Я надеялся, что ему, по крайней мере, удастся уговорить ее поддержать меня в деле Драгон-Ярда, даже если она не выйдет за него. Это бы сыграло решающую роль. Вы ведь слышали, что говорили в Пожарном суде сегодня.
– Я… я вам не верю.
– И тем не менее это правда. – Он откинулся назад, все еще улыбаясь. – И вот он с ней знакомится…
– Вы сами встречались с этой шлюхой?
– Я? Конечно не встречался. Зачем? Кроме того… – Он поднялся и подошел к ней. Остановился на расстоянии вытянутой руки, но не попытался прикоснуться. – Как я могу смотреть на других женщин, когда у меня есть вы? – У него были глаза как у собаки – карие, полные преданности. – Люциус завоевал ее сердце довольно легко, – продолжил он. – Но выяснилось, что ей не нужен был муж. Ей нужен был мужчина, который бы ее развлекал и спал с ней. А когда она стала подозревать, что он ухаживает за ней из-за Драгон-Ярда и ее денег, это ее разозлило. Конечно, так и было на самом деле, но она должна была понимать, что не все намерения полностью чисты.
– А потом, – сказала Джемайма, – а потом…
Он перестал улыбаться.
– Потом кто-то заколол ее, и она умерла.
Господь был милостив, по крайней мере, в малом. Лимбери послал Кислую Мину добыть еще топлива для камина.
– Мы в соседней комнате, – сообщил Кэт Лимбери. – Помни это. Никто тебя не услышит, никто, кроме нас. Деваться тебе некуда. – Он скривил губы. – На твоем месте я бы не двигался – не заметишь, как окажешься в реке.
Она пристально на него посмотрела, но ничего не сказала. Он запер дверь. Она слышала, как щелкнула щеколда, а потом лязгнул затвор.
Запястья горели от веревки, которой они были крепко связаны. Она тщетно попыталась пошевелить руками. Веревка проходила поверх правого рукава. Она вытянула шею и впилась в ткань зубами. Меньше чем через минуту давление на запястья ослабело. Всего чуть-чуть, но это вселяло надежду. Теперь она могла двигать запястьями, одно относительно другого. Она тщетно пыталась дотянуться до кармана, висевшего у нее на талии под юбкой. Они ее не обыскали, и нож по-прежнему был при ней. Но его было не достать, как она ни тянула к нему пальцы.
В соседней комнате сквозь клокотание воды послышались шаги. Она напряглась. Через мгновение раздался грохот, от которого задрожал пол, будто кто-то бросил что-то тяжелое. Потом знакомое лязганье кочерги, выгребающей золу из камина.
Позади нее на сиденье уборной лежала деревянная крышка, которой когда-то прикрывали отверстие. Петли заржавели, и крышка теперь лежала отдельно. Ржавые половинки петель были закреплены на дереве сиденья.
Кэт опустилась на колени перед уборной, под ней бурлила река. Она поднесла связанные запястья к зазубренному остатку петли и стала тереть веревку о шероховатый край металла, взад-вперед, взад-вперед…
От трения образовалось тепло, а тепло обжигало ее воспаленную кожу. От усталости она сделалась неловкой. Ржавое железо впилось в нежную кожу чуть выше внутренней стороны запястья. Она затаила дыхание, подавляя крик боли, и продолжила тереть веревку о петлю.
Одна прядь отделилась. На сиденье уборной появились пятна крови. Потом еще одна прядь отделилась. Плечи и руки саднило, но она не останавливалась. В горле так пересохло, что она не могла сглотнуть.
Третья прядь отделилась, и веревка наконец поддалась и ослабла.
Она села на корточки, тяжело дыша. Кислая Мина может вернуться в любую минуту или, что, вероятно, еще хуже, Лимбери или Громвель. Звуки в соседней комнате стихли. Ей был слышен только нескончаемый плеск воды внизу.
Она снова принялась за работу. Ее мышцы уже задеревенели. С нее лил пот, и короткая передышка дала возможность остудиться. Она переместилась ко второй петле, меньшей по размеру, но не затупившейся от трения веревкой.
Через пять минут она была свободна. Она смотрела на запястья, почти не веря своим глазам. Подняла руки над головой и потянулась. Спихнула веревку в отверстие. Та, извиваясь, упала во вспенившуюся воду и исчезла в глубине.
Колени пронзила боль, когда Кэт оперлась о сиденье уборной и поднялась на ноги. Она размяла пальцы. Оба запястья были в крови.
Она вынула нож. Ощущение знакомой вещи в руке успокоило ее. Она подошла к двери и прислушалась. Никакого движения. Хотя ей послышались какие-то неясные звуки, похожие на голоса, смешавшиеся с ревом реки. Но эти звуки, поняла она, не исходили из соседней комнаты.
Было только два пути выбраться из уборной: через окно и в реку или через дверь в дом, полный врагов. Очень осторожно она попробовала сдвинуть щеколду. Та не двигалась. Кэт остановилась и прислушалась. Потом толкнула дверь. Та слегка сместилась в коробе.
Кэт вынула нож и наугад воткнула его в косяк рядом со щеколдой. Острие вонзилось в дерево, которое оказалось мягче, чем было на вид, – возможно, подгнило от сырости.
Она не хотела обломить нож, пользуясь им как ломом. Вместо этого она взяла деревянную крышку от уборной и вставила ее в зазор между дверью и косяком.
Она надавила на крышку всем телом и толкнула со всех сил. Дверь скрипнула и стала медленно двигаться. Косяк треснул. Неожиданно дверь поддалась. Послышалось, как что-то упало на пол, и дверь распахнулась.
– Что это было? – спросил мужской голос.